Полное имя, прозвища: Фенрир Грейбэк [Сивый]
Деятельность: Егерь — ловит скрывающихся от закона и маглорождённых.
Бегает по лесам, метит территорию, кусает маленьких детишек, убивает и получает от жизни удовольствие.
Факультет, дата окончания: необразован — не пустили.

О персонаже:
Фенрир — животное.

Он весь — инстинкты, желания, которым тот с охотой следует. Вне завсимости от того, кажутся ли они аморальными или недопустимыми.
Для него нет условностей, он не чтит порядки, презирает манерность и не делает различий в сословиях.

Все его остатки благодушия и терпимости сошли на нет в тот самый момент, когда он понял, что для него письма из Хогвартса не заготовили. Ведь он — не такой, прокаженный. Ведь таким как он — не место среди волшебников.

И он решил стать именно тем, кем его заклеймили — чудовищем.
И он решил, что его будут бояться. Он заставит их бояться. Ненавистных, ничтожных; лживых.

Его тошнит. Тошнит от этого лицимерия, тошнит от этой избранности, тошнит от фальши, которой они себя окружили.

И он хочет — отомстить. Каждому из них, кого так люто ненавидит.
И он хочет сделать их детей — себе подобными: смотрите-смотрите, это ваше драгоценное чадо — у него не будет того будущего, что вы ему заготовили; никогда не будет. Смотрите и чувствуйте собственное бессилие, невозможность сделать с этим хоть что-либо. Смотрите — пока можете.
И он оголяет клыки, рычит и скалится. Впивается в плоть прогнившую, отравленную. Раздирает, разрывает на куски. И никогда, никогда не проглатывает, потому что вкус у неё — дурной, ядовитый; омерзительный.
И ему нравится, нравится наблюдать за тем, как они захлёбываются собственной кровью, корчатся от боли — когда до этого доходит.
Нравится оставлять их в живых, вынужденных мириться с тем, что как раньше уже ничего и никогда не будет. Вынужденных мириться с осознанием, что их дети — обречены, пойдут против них же.

У него внутри, под кожей, где-то под каркасом костей — зверь дикий, голодный, жадный до крови. В полнолуние он скручивает рёбра, выворачивает их — рвётся наружу, непослушный.
Но Фенрир научился находить с ним компромисс: он добровольно сбрасывает цепи, любые оковы, отступает назад и смотрит на мир волчьими глазами; яркими, холодными, бездушными.
Научился, но не всегда выходит. Но когда луна особенно яркая, особенно близкая — срывается; ничего не помнит.

Он поставил всё — свой талант волшебника и то ничтожное, что у него оставалось — на то, чтобы не потерять себя самого. Чтобы научиться слышать волка, чтобы научиться дышать с ним в унисон; чтобы быть — им.

Чтобы сделать жизнь всех, обладающих магичискими способностями — невозможной, невыносимой.

В нём агрессии, ненависти столько, что, кажется, можно захлебнуться, почувствовать её физически. Оно плотная, почти осязаемая. Она прячется за тонкой улыбкой, почти-снисходительной. За взглядом тёмном, глубоком.

Он всегда движим одним: «Хочу».
И никогда — «должен». 

Себе на уме, совершенно не-контролируемый.
Он умеет быть обманчиво послушным и даже учтивым, если считает, что ему это нужно. Если считает, что это может быть выгодным или же просто — занятным.

Связь:  всегда тут.

Пробный пост: ↯

Фенир не чувствует холода. Не чувствует враждёбности леса — тот приветствует его, склонив голову; принимая. Тот давно стал ему вторым домом. Он знает каждый угол здесь, каждую канаву. Он знает всё здесь настолько хорошо, что даже — лучше себя самого.

Температура опустилась ниже пятнадцати, но ветра нет. Он затихает, глохнет, точно боясь показаться, боясь нарушить спокойствие. Затихает, точно щенок нашкодивший: прячет голову, поджимает уши и ждёт; ждёт-ждёт своего часа.

Ветра нет и холод не чувствуется совершенно. Только свежесть от которой почти кружится голова. Только запах леса: деревьев, снега; примятой травы под ним, под ногами.

Давно уже не вечер, но небо кажется раскрашенным акварелью: прозрачное серое, мешается с фиолетовым и тусклым оранжевым. Но рванного почти-чёрного на нём становится всё больше — оно тяжёлое, мрачное, оно тянется-тянется, желая заполонить собой всё, низвергнуть мир под собой в тёмное; обрушить снежную бурю — мощную, беспощадную. Фенрир чувствует это — воздухе. Закрывает глаза, склоняет голову к плечу, вдыхает воздух полной грудью. И губы трогает едва различимая улыбка-усмешка — он чувствует ещё одно, столь неуместное, но тем не менее, но всё же — до неправильного правильное здесь.

Сириус кажется лишним. Дорогой вазой, стоимостью в галеон золотых, оставленной в старой хибаре по не-осмотрительности. Только Блэк — не ваза. И никто его не заставлял находиться здесь. Он сам приходит. Он сам принимает это решение, что кажется абсурдным, безрассудным; что почти-вызывает-восхищение. Вызывает интерес, любопытство.

Фенрир кривит губы презрительно — на каждого из них, чистокровных; на каждого из них — обладающего магическими способностями, принятого, признанного. Фенрир когда-то был таким же. Фенрир — мог быть таким же. У него было всё, отнятое в одночасье. И вот он — порченный, сломанная игрушка никому не нужная. И тот, кто улыбался тебе — отпрянул в ужасе, в отвращении; отказался от тебя так просто, будто бы и не было ничего. Ничего не значило. Сивый помнит, будто бы это было только вчера, только пару минут назад. Помнит вкус фальши, скапливающийся во рту желчью. Ложь-ложь-ложь. Всё это было ложью. Всё это, всё то, что было когда-то важным и значимым вычёркивается и вовсе, так неправильно легко, так неправильно просто. Одним лишь движением: этого никогда не было, мальчик, никогда всего этого не было; и тебя тоже — не было. Ты никто. Ты — чудовище.

Сивый помнит вкус крови. Помнит как просто перегрызть глотку, сломать шею хрупкую — Сивый знает это. И он не чувствует угрызений совести за то, что его руки по локоть в чужой крови. Он помнит. Помнит, как плоть легко раздирается под когтями, как кости ломаются, трещат; помнит агонию во взгляде, мольбу не-выраженную. Всё правильно. Это — правильно. Возомнившие себя Богами, наделившие себя властью — все они добровольно смыкают вокруг шеи ошейник колючий, сажают сами себя на поводок, на привязь; безмозглые, глупые. Самонадеянные. Все они, все они — ничего не стоят.

И скажи, Блэк — Сириус — чем ты отличаешься от прочих?

Но Фенрир знает чем. Фенрир видит, чувствует. И потому приходит. И потому выходит из тени, встречается с ним взглядом тёмным, непроницаемым, прячущим за собой лёгкую насмешливость; прячет за улыбкой обманчиво-учтивой — оскал.

Фенрир знает: у него тоже в венах течёт тёмное, вязкое; оплетает сердце, сдавливая-сжимая. Очерняя.

Фенрир знает: в этом идеальном до скрежета зубов, до тошнотворного — слишком много не-идеального. Будто всё это, до пошлого богатое и дорогое — его оковы сдерживающие.

Фенриру интересно: позволит ли себе этот мальчишка, этот самоуверенный, слишком-требовательный мальчишка — больше. Как далеко он готов зайти ради поставленной цели? Как много он готов положить на кон. Сколько жизней способен загубить — и правда ли способен? Или всё это — слишком хорошо сдерживаемое: мечется-мечется между рёбрами, скребётся, раздирая изнутри, но не-способное выбраться.

Сивый усмехается левым уголком губ явственнее, небрежно, едва ли не шутливо и откровенно наcмешливо приподнимает шляпу в приветствии, не сводя с фигуры Блэка пристального взгляда; изучающего.

— Что на этот раз отпрыска семейства Блэков привело сюда? — Фенрир знает что, отлично знает, но всё равно спрашивает. Его голос спокоен, его голос прячет рвущееся наружу не-признание.

Какая ирония, какое безрассудство — поступок Сириуса, его решение.
И именно поэтому, именно поэтому — Сивый лишь наблюдает за ним, прислушивается; выжидает.