Фенир не чувствует холода. Не чувствует враждёбности леса — тот приветствует его, склонив голову; принимая. Тот давно стал ему вторым домом. Он знает каждый угол здесь, каждую канаву. Он знает всё здесь настолько хорошо, что даже — лучше себя самого.

Температура опустилась ниже пятнадцати, но ветра нет. Он затихает, глохнет, точно боясь показаться, боясь нарушить спокойствие. Затихает, точно щенок нашкодивший: прячет голову, поджимает уши и ждёт; ждёт-ждёт своего часа.

Ветра нет и холод не чувствуется совершенно. Только свежесть от которой почти кружится голова. Только запах леса: деревьев, снега; примятой травы под ним, под ногами.

Давно уже не вечер, но небо кажется раскрашенным акварелью: прозрачное серое, мешается с фиолетовым и тусклым оранжевым. Но рванного почти-чёрного на нём становится всё больше — оно тяжёлое, мрачное, оно тянется-тянется, желая заполонить собой всё, низвергнуть мир под собой в тёмное; обрушить снежную бурю — мощную, беспощадную. Фенрир чувствует это — воздухе. Закрывает глаза, склоняет голову к плечу, вдыхает воздух полной грудью. И губы трогает едва различимая улыбка-усмешка — он чувствует ещё одно, столь неуместное, но тем не менее, но всё же — до неправильного правильное здесь.

Сириус кажется лишним. Дорогой вазой, стоимостью в галеон золотых, оставленной в старой хибаре по не-осмотрительности. Только Блэк — не ваза. И никто его не заставлял находиться здесь. Он сам приходит. Он сам принимает это решение, что кажется абсурдным, безрассудным; что почти-вызывает-восхищение. Вызывает интерес, любопытство.

Фенрир кривит губы презрительно — на каждого из них, чистокровных; на каждого из них — обладающего магическими способностями, принятого, признанного. Фенрир когда-то был таким же. Фенрир — мог быть таким же. У него было всё, отнятое в одночасье. И вот он — порченный, сломанная игрушка никому не нужная. И тот, кто улыбался тебе — отпрянул в ужасе, в отвращении; отказался от тебя так просто, будто бы и не было ничего. Ничего не значило. Сивый помнит, будто бы это было только вчера, только пару минут назад. Помнит вкус фальши, скапливающийся во рту желчью. Ложь-ложь-ложь. Всё это было ложью. Всё это, всё то, что было когда-то важным и значимым вычёркивается и вовсе, так неправильно легко, так неправильно просто. Одним лишь движением: этого никогда не было, мальчик, никогда всего этого не было; и тебя тоже — не было. Ты никто. Ты — чудовище.

Сивый помнит вкус крови. Помнит как просто перегрызть глотку, сломать шею хрупкую — Сивый знает это. И он не чувствует угрызений совести за то, что его руки по локоть в чужой крови. Он помнит. Помнит, как плоть легко раздирается под когтями, как кости ломаются, трещат; помнит агонию во взгляде, мольбу не-выраженную. Всё правильно. Это — правильно. Возомнившие себя Богами, наделившие себя властью — все они добровольно смыкают вокруг шеи ошейник колючий, сажают сами себя на поводок, на привязь; безмозглые, глупые. Самонадеянные. Все они, все они — ничего не стоят.

И скажи, Блэк — Сириус — чем ты отличаешься от прочих?

Но Фенрир знает чем. Фенрир видит, чувствует. И потому приходит. И потому выходит из тени, встречается с ним взглядом тёмным, непроницаемым, прячущим за собой лёгкую насмешливость; прячет за улыбкой обманчиво-учтивой — оскал.

Фенрир знает: у него тоже в венах течёт тёмное, вязкое; оплетает сердце, сдавливая-сжимая. Очерняя.

Фенрир знает: в этом идеальном до скрежета зубов, до тошнотворного — слишком много не-идеального. Будто всё это, до пошлого богатое и дорогое — его оковы сдерживающие.

Фенриру интересно: позволит ли себе этот мальчишка, этот самоуверенный, слишком-требовательный мальчишка — больше. Как далеко он готов зайти ради поставленной цели? Как много он готов положить на кон. Сколько жизней способен загубить — и правда ли способен? Или всё это — слишком хорошо сдерживаемое: мечется-мечется между рёбрами, скребётся, раздирая изнутри, но не-способное выбраться.

Сивый усмехается левым уголком губ явственнее, небрежно, едва ли не шутливо и откровенно наcмешливо приподнимает шляпу в приветствии, не сводя с фигуры Блэка пристального взгляда; изучающего.

— Что на этот раз отпрыска семейства Блэков привело сюда? — Фенрир знает что, отлично знает, но всё равно спрашивает. Его голос спокоен, его голос прячет рвущееся наружу не-признание.

Какая ирония, какое безрассудство — поступок Сириуса, его решение.
И именно поэтому, именно поэтому — Сивый лишь наблюдает за ним, прислушивается; выжидает.

Отредактировано Фенрир Сивый (13.12.2016 03:37)